Шарль Фурье 1 придавал особое значение тому факту, что общество находится в постоянном развитии. Он писал: "Социальному развитию чуждо состояние покоя, оно стремится к прогрессу, как вода и воздух, ему необходимо движение, застой для него губителен...

Фурье, критикуя капиталистическое общество своего времени, подчеркивал, что "сложился порядок, при котором до предела уменьшен заработок рабочего. Преуспеяние владельцев мануфактур достигается ценой ужасающей нищеты рабочих. Можно ли найти кого-нибудь беднее рабочих известных мануфактур как в Европе, так и в Индии и в Китае! Удивительны последствия механизма цивилизаций: процветает промышленность и одновременно с этим рабочие, создающие прогресс, обречены на крайнюю нищету!

Во-первых, Фурье приписывал христианству слишком преувеличенное понятие о ценности свободы: "Помимо здоровья и богатства, нет ничего ценнее свободы; следует, однако, различать свободу телесную и свободу социальную, причем свобода социальная совсем не похожа на ту свободу, которой хотят наградить нас софисты. Им свойственно все упрощать; свое стремление к упрощенчеству они перенесли и на споры о свободе и не могут поэтому разграничить понятия свободы простой, сложной и сверхсложной.

Немцы постепенно начинают опошлять и коммунистическое движение. И здесь, как всегда, последние и самые бездеятельные, они думают, что смогут пренебрежительным отношением к своим предшественникам и философским пустословием прикрыть свою отсталость. Коммунизм едва только появился в Германии, а им уже завладевает с целью нажить капитал целая армия спекулятивных голов, которые воображают, что совершили чудеса, если перевели положения, ставшие уже во Франции и Англии тривиальными, на язык гегелевской логики и теперь преподносят миру эту новую премудрость как нечто небывалое, как «истинную, немецкую теорию», чтобы затем в своё полное удовольствие поносить «дурную практику» и «смехотворные» социальные системы ограниченных французов и англичан. Эта всегда готовая немецкая теория, которой выпало безграничное счастье немного понюхать гегелевской философии истории и быть посвящённой кем-либо из высохших берлинских профессоров в схему вечных категорий, теория, которой, быть может, затем довелось перелистать Фейербаха, несколько немецких коммунистических статей и работу г-на Штейна о французском социализме — эта немецкая теория наихудшего сорта без всяких затруднений уже сконструировала себе надлежащим образом французский социализм и коммунизм по г-ну Штейну, отвела ему подчинённое место, «преодолела» его, «подняла» его на «более высокую ступень развития» всегда готовой «немецкой теории»...

О ГАРАНТИЗМЕ, МЕЖЕУМОЧНОМ, ИЛИ БЛИЗЛЕЖАЩЕМ, ЛИМБЕ 27

...Несчастные нации, вы подходите к великой метаморфозе, которая, казалось, возвещает о себе всеобщим потрясением. Поистине, именно ныне настоящее чревато будущим, и чрезмерность страданий должна привести к спасительному кризису. При виде продолжительности и огромных размеров политических потрясений можно было бы сказать, что природа делает усилие, чтобы сбросить гнетущее ее бремя. Войны, революции беспрестанно охватывают все пункты земного шара; бури, едва отвращенные, возрождаются из своего пепла, точно так же, как головы гидры множились под ударами Геркулеса. Мир — лишь проблеск, лишь сновидение на несколько мгновений; производство стало пыткой для народа с тех пор, как остров пиратов чинит помехи сношениям, отнимает силы у земледелия на обоих континентах и превращает их рабочие мастерские в рассадники нищих. Колониальные притязания породили новый вулкан: неукротимая ярость негров превратит вскоре Америку в обширное костехранилище и отомстит муками завоевателей за уничтоженные ими туземные расы...

...С тех пор как философы доказали свою несостоятельность при первом их опыте — Французской революции, всяк согласен рассматривать их науку как заблуждение человеческого духа; потоки политического и морального просвещения стали представляться с тех пор лишь потоками иллюзий. Ну разве можно усматривать что-либо иное в писаниях этих ученых, которые, употребив двадцать пять столетий на совершенствование своих теорий, сосредоточив у себя все познания прошлого и современности, при первом же своем выступлении порождают столько бедствий, сколько они сулили благодеяний, и низводят общество строя цивилизации к варварскому состоянию? Таковы были последствия первых пяти лет, на протяжении которых Франция подвергалась испытанию философских теорий...

Грядущие поколения не перестанут удивляться тому, что этот XVIII век, поднявшийся на гигантскую высоту в области наук и искусств, остался пигмеем в области науки вполне второстепенной — политики. У людей нового времени, как и у людей древности, она никогда не открыла ничего для счастья народов. В Афинах, как и в Париже, нищенство, осаждавшее входы во дворцы, доказывало всегда ничтожество ваших социальных наук и отвержение природой ваших методов и ваших законов. Вы воображаете себя совершенством из-за того, что устранили некоторые ужасы, ставящие состояние варварства еще ниже вашего состояния. Подобно малышу, считающему себя вполне взрослым в четыре года, потому что он повалил на землю малыша, которому только три, вы оцениваете свои социальные науки путем сравнения с науками людей строя варварства, совсем не имеющих никаких наук. В области политики вы умеете лишь смотреть вспять и похваляться тем, что избегли зла до того, как достигли какого-нибудь добра. Ну, а где же вы на пути добра, когда нищенство, биржевая игра, банкротство, недобросовестность господствуют более чем когда-либо при вашем отвратительном строе цивилизации?..