4. Судьба просветительских организаций неопозитивистов и социал-демократов

4. Судьба просветительских организаций неопозитивистов и социал-демократов

После подавления февральского выступления трудящихся объединенными силами австрофашистского хаймвера, армии и полиции, запрета 12—15 февраля 1934 г. социал-демократической партии и созданных ею организаций правящий режим взял курс на разгон культурно-массовых и просветительских рабочих союзов и объединений, не без оснований усматривая глубокую связь между позитивистским просвещением и социал-демократической политикой в Австрии. Были запрещены пролетарские издания, чтение нелегальной социал-демократической и коммунистической прессы влекло за собой строгое наказание. Так, только за хранение нескольких номеров «Арбайтер-Цайтунг» 60-летний (!) рабочий Купферман получил год тюрьмы 149.

Собственно говоря, наступление реакции на организации рабочего просвещения приобрело лишь особую ожесточенность после февральских событий. Началось же оно значительно раньше. Вскоре после роспуска коммунистической партии в первой половине 1933 г. атакам справа подвергся «Союз свободомыслящих» («Фрайденкербунд»). Эта организация, не делавшая секрета из политической нацеленности своих образовательных и антирелигиозных мероприятий, давно находилась под контролем полиции. А 19 июня 1933 г. по требованию австрофашистов из хаймвера, обвинявших «свободомыслящих» в отсутствии любви к отечеству, антипатриотизма и подрыве устоев государства, союз был запрещен.

Публикации 20 и 21 июня 1933 г. в «Арбайтер-Цайтунг», выражавшие протест против этого запрета, свидетельствовали скорее о растерянности и беспомощности в социал-демократических кругах. В статье газеты от 20 июня 1933 г. задавался риторический вопрос: «...неужели действительно в дни, когда нацисты бросают бомбы по всей Австрии, государство можно спасти запретом близких с социал-демократией организаций?» 150. В более обширной статье, появившейся на следующий день, авторы не нашли ничего лучшего, чем сослаться на долгую историю существования «Союза свободомыслящих», основанного еще в 1887 г., и оспаривать обвинение вождя хаймвера Рюдигера фон Штаремберга, заявившего, что «свободомыслящие» подрывают и разлагают культуру.

Несмотря на такие попытки протеста, в газете «Винер Цайтунг» от 23 июня 1933 г. было опубликовано официальное подтверждение запрета Федеральной канцелярией. Карл Кундерман, руководитель «Союза свободомыслящих», предстал в июле 1933 г. перед судом присяжных по обвинению в «подстрекательстве»: выпущенный им плакат призывал к выходу из лона церкви и к неповиновению правительству. Однако присяжные единогласно признали его невинов-

[201]

ным 151. К. Кундерман постоянно критиковал руководство союза «Эрнст Мах» и прежде всего М. Шлика за стремление придать этой организации главным образом просветительский, а не политический характер, и в конце концов в знак протеста вышел из ее рядов вместе с некоторыми «свободомыслящими». После запрета «Союза свободомыслящих» К. Кундерман попытался объединить его бывших членов в новое общество, но потерпел неудачу. Он был арестован и умер в тюрьме, о чем сообщила 19 июля 1936 г. «Арбайтер-Цайтунг».

Некоторые «умеренные» члены «Союза свободомыслящих», однако, продолжали оставаться в составе правления союза «Эрнст Мах» и после запрета их организации, продолжая просветительскую работу вместе с неопозитивистами. В списке, составленном на общем собрании союза «Эрнст Мах» 20 октября 1933 г., наряду с председателем М. Шликом, его первым заместителем X. Ханом, вторым заместителем и секретарем О. Нейратом, членами правления Р. Карнапом, Э. Цильзелем и Ф. Франком, числятся также Ф. Ронцаль, Ш. Эндрес, К. Бехини, Й. К. Фридюнг. Все они — представители уже перешедшего на нелегальное существование «Союза свободомыслящих» в руководстве союза «Эрнст Мах».

После запрета «Союза свободомыслящих» позитивисты, руководившие союзом «Эрнст Мах», стали избирать для заседаний исключительно гносеологические и естественнонаучные темы, никоим образом не напоминающие о политике. Несмотря на их стремление выдать организацию за чисто просветительскую и совершенно аполитичную, судьба ее была уже предопределена. 23 февраля 1934 г. Федеральная дирекция полиции направила комиссару безопасности столицы приказ о прекращении деятельности и роспуске союза «Эрнст Мах» в Вене на основании решения правительства от 12 февраля 1934 г., согласно которому СДПА запрещалась всякая деятельность в Австрии и создание каких бы то ни было организаций. В приказе прямо было сказано, что союз «Эрнст Мах» работал и продолжает работать для социал-демократической партии, а потому подлежит запрету. Отметим, что политическая деятельность этой позитивистской организации, заключавшаяся в подготовке кадров для социал-демократии, была, так сказать, документально зафиксирована в полицейском приказе — в противовес утверждениям тех исследователей, которые упорно говорят о совершенной аполитичности неопозитивизма. В чем же причины такого упорства?

Отчасти мы уже сказали об этих причинах, отметив желание сегодняшних наследников логического позитивизма, приобретя респектабельность научных мэтров, иметь столь же академических и респектабельных предшественников в философии. Говорили мы и о том, что, возможно, повлияло на оценки В. Крафта, объявившего в своей книге Венский кружок аполитичным объединением «чистых мыслителей». Сейчас нам предстоит указать, наверное, на самую

[202]

главную причину — письма М. Шлика в полицию в ответ на закрытие союза «Эрнст Мах».

Ф. Штадлер, приводя эти письма в своей книге, считает возможным говорить о борьбе Морица Шлика за сохранение союза «Эрнст Мах». Иными словами, предполагается, что М. Шлик руководствовался действительно искренним стремлением добиться отмены запрета и продолжения работы этой организации. Последнее, конечно же, свидетельствовало бы о его политической наивности, но ни в коем случае не ставило бы под сомнение его честность, мужество и принципиальность. Мы, однако, знаем, что существует и другая версия, другое толкование этой переписки. Р. Найдер в своем интервью, как уже говорилось, утверждает, что союз «Эрнст Мах» был организацией, готовившей социал-демократические кадры, связанной с австромарксистской просветительской деятельностью, и что эта ориентация «выводила из себя» М. Шлика. Переписка же с полицией была вызвана стремлением отвести от себя обвинение в сотрудничестве с социал-демократией по логике: если нас обвиняют в том, что союз «Эрнст Мах» был социал-демократической организацией, а мы не протестуем, то мы косвенно признаем такое обвинение и будем нести за это всю ответственность. Мы воздержимся от присоединения целиком и полностью к одной из этих двух точек зрения, поскольку допускаем как наличие у М. Шлика политических иллюзий, так и вполне позитивистское стремление вести себя по ситуации». Разумеется, Шлик никогда не симпатизировал социал-демократам и не скрывал этого. По своим взглядам он был, скорее, буржуазным левым либералом. Однако «доказательства» абсолютной аполитичности союза «Эрнст Мах» в письмах по меньшей мере неискренни, а общий тон и стиль этих писем едва ли может вызвать симпатию к их автору. Впрочем, читатель может убедиться в этом сам.

После личной беседы 24 февраля 1934 г. с одним из руководителей австрийской полиции, хофратом Ганцем, М. Шлик отправил ему 2 марта в Федеральную дирекцию полиции большое письмо; 23 марта такое же письмо было послано и комиссару безопасности Вены. Это письмо — не только и не столько изложение фактов, сколько человеческий документ, характеризующий Шлика как личность и как руководителя союза «Эрнст Мах». Оно заслуживает того, чтобы процитировать его почти полностью:

«Высокоуважаемый господин хофрат!

Вслед за нашей беседой относительно роспуска союза «Эрнст Мах» я позволю себе сегодня письменно зафиксировать те факты, из которых, по моему мнению, следует, что предписанное властями прекращение деятельности этого союза основывалось на ложных предпосылках и поэтому не представляется обоснованным.

Союз «Эрнст Мах» был основан для того, чтобы способствовать развитию ориентированной на естествознание эмпирической философии, которая и ранее имела свои корни в Вене. Эрнст Мах, выдаю-

[203]

щийся физик и философ Венского университета, был значительнейшим представителем такой философии во всех немецкоязычных странах. Вначале существовал замысел добиться упомянутой цели, создав новое отделение «Философского общества при университете г. Вены», но от него пришлось отказаться ради большей самостоятельности, и было принято решение об основании нового союза. Автор этих строк, который с 1922 г. имеет честь занимать кафедру Маха в Венском университете, был избран на первом заседании союза (на котором он сам не присутствовал) председателем».

Прервем цитату и отметим, что М. Шлик совершенно не упомянул о том, что главные импульсы при создании союза «Эрнст Мах» шли отнюдь не от университетской науки, как может показаться из его письма, а от рабочего просвещения, от «Союза свободомыслящих» и его руководителя К. Кундермана. Почему не упомянул — достаточно ясно. Шлик также подчеркивает в письме, что даже избрание председателем произошло в его отсутствие; это, видимо, должно было снять с него какую-то часть ответственности.

«С момента своего возникновения союз сохранял верность духу того великого мужа, чье имя он носит, и разворачивал чисто научную деятельность в эмпиристском направлении. Он организовывал каждый год цикл докладов, большинство из которых было посвящено философии точных наук, а все остальные носили чисто теоретический, строго научный характер. Союз пытался достичь своей цели, далее, посредством публикаций, которые тоже отличались очень высоким уровнем. В особенности следует указать, что он совместно с берлинским «Обществом эмпирической философии» взял в свои руки основанный профессором Файхингером журнал «Анналы философии», который с 1930 г. издавался обеими организациями под названием «Познание» («Эркентнис»). Он пользуется высоким международным признанием. Как знак признания, которым, пользуется наш союз, следовало бы упомянуть, что в Париже возник план организовать по его образу и подобию «Общество Анри Пуанкаре»; известный математик Пуанкаре во франкоязычных странах играет ту же роль, что Э. Мах — в немецкоязычных...».

Заметим, что, рассуждая о деятельности союза «в духе Маха», М. Шлик пытается представить его академическим ученым, совершенно чуждым какой бы то ни было политики. Это опять-таки не вполне соответствует истине. Последующие оправдания Шлика выглядят, однако, еще более мелко:

«Из всего сказанного можно заключить, что союз является абсолютно далеким от политики и что утверждение о какой-то связи его деятельности с социал-демократической партией — действительно ошибочное. Внешние обстоятельства, которые дали повод к этой ошибке, явно следующие: среди членов союза и его руководства действительно были социал-демократы. Но это совершенно случайное обстоятельство, что некоторые ученые, у которых вызывали интерес

[204]

устремления союза, принадлежали к этой партии; в союзе они не занимались никакой политической деятельностью, и у них не было к тому ни малейшего повода и ни малейшей возможности. Ясно, что союз по самой сути своей не мог ставить вопрос о политических взглядах своих членов или о членстве в зависимости от этих взглядов. Поэтому тоже чисто случайным обстоятельством является тот факт, что один из функционеров жил в одном из домов, построенных муниципалитетом Вены и что его адрес на протяжении определенного времени фигурировал как адрес резиденции союза. Без сомнения, на этом основании так же нельзя клеймить союз как «социал-демократический», как и, скажем, на основании того обстоятельства, что при посредничестве некоторых членов руководства (я не всегда знал, кого) некоторые из докладов устраивались в Педагогическом институте г. Вены. И тот факт, что несколько лет назад Отто Бауэр делал как-то доклад в союзе, не может наложить на него отпечатка политики, поскольку названный деятель должен был выступать там не как политик, а как социолог, и по сообщениям (я сам не слушал) доклад был чисто теоретическим. Я позволю себе упомянуть в этой связи, что в 1933 г. некоторые члены — среди них господин Кундерман — вышли из союза, обосновав это тем, что его деятельность является чисто научной и не представляет для них интереса, поскольку он не занимается народным просвещением».

Завершается письмо горячими заверениями М. Шлика в том, что он всегда стоял вне политики: «Я лично никогда не согласился бы стать председателем союза, который преследовал бы политические цели. Чтобы сохранять, будучи философом, независимость своего мнения при всех обстоятельствах, я никогда в своей жизни не был членом никакой партии, тем более социал-демократической. Всякая деятельность в политической партии в высшей степени претит мне, и я должен признаться, что меня внутренне больно задело то, что организация, председателем которой я являюсь, была распущена по обвинению именно в такой деятельности» 152.

Это было написано 2 марта 1934 г. Однако уже на следующий день М. Шлик резко изменил тактику. Он решил отказаться от гордой позы человека вне партий, совершенно безразличного к политике, верного одной только науке. Тем более что поза эта была ложной. Еще за год до роспуска союза «Эрнст Мах» М. Шлик отправил восторженное верноподданническое послание федеральному канцлеру Энгельберту Дольфусу 153. И об этом он, конечно, не преминул упомянуть теперь, отправляя 3 марта 1934 г. очередное свое послание в Федеральную дирекцию полиции:

«Какая-то трагикомедия заключается в том, что я вынужден выступать в роли вождя организации с враждебными правительству тенденциями, тогда как я принадлежу именно к тем профессорам университета, которые относятся к нынешнему правительству с действительно глубокой сердечнейшей симпатией, и я выразил эту

[205]

симпатию еще в середине летнего семестра 1933 г. без какого-то принуждения, письменно» 154.

В письме Э. Дольфусу, кроме безграничной лести и восхвалений, содержалась, правда, мысль о том, что фашистский режим, установившийся в 1933 г. в Германии, «не выражает подлинного немецкого духа, как он воплощен в великих представителях нации», что правительство Э. Дольфуса, якобы, в полной мере постигло это и борется за свободную и демократическую «новую Австрию» против национал-социализма. Но соответствовало ли это действительности? Неужели Шлик не видел или не желал видеть широкого размаха антисемитских выступлений австрофашистов в вузах страны, которые уже были в разгаре, когда он отправлял свое верноподданническое послание? Или он надеялся таким образом повлиять на политику Дольфуса, которую сегодня западные историки называют «клерикальным фашизмом»? 155.

Даже если и так, то иллюзии Шлика должны были очень скоро развеяться. В 1936 г. в результате антисемитской кампании был уволен его ассистент и ближайший сотрудник Фридрих Вайсман, который был одним из основателей Венского кружка, постоянно поддерживал письменный контакт с Л. Витгенштейном и пытался проводить в кружке его идеи. (Правда, по словам X. Найдера, в конце своей жизни, живя в Оксфорде, Вайсман разошелся во взглядах с Витгенштейном, назвал его «великим разочарованием своей жизни» и объявил, что тот «полностью перешел в лагерь обскурантов и мракобесов» 156). Обстановка в университете все более накалялась, реакция наступала. Демократические права и свободы, наивысшим воплощением которых М. Шлик считал высшую школу, быстро сворачивались, как и бюджетные ассигнования на преподавание философии. А 22 июня 1936 г. раздались выстрелы браунинга 32-летнего доктора Иоганна Нельбека, оборвавшие жизнь Шлика.

Доктор Нельбек, в прошлом учившийся у Шлика, застрелил его на ступенях так называемого «Философского подъезда» в главном здании Венского университета на Ринге, когда тот поднимался по лестнице, чтобы прочитать последнюю лекцию из цикла, посвященного философии физики. Все обстоятельства, сопутствовавшие убийству, остаются неясными вплоть до сегодняшнего дня. И. Нельбек на протяжении нескольких лет угрожал убить Шлика, и даже два раза помещался в этой связи в психиатрическую лечебницу с ярко выраженными симптомами паранойи. Он страдал бредом ревности и манией преследования, обвиняя М. Шлика в злонамеренных кознях: тот, якобы, отказался принять его диссертацию по этике, а также сделал все, чтобы помешать ему поступить на работу в Венский народный университет. (Напомним читателю, что ученая степень доктора в Австрии, как и в других странах Европы, отнюдь не дает права на преподавание в вузе - для этого надо пройти процедуру хабилитации — и вообще не означает ничего, кроме

[206]

факта защиты диссертации, а потому трудности с устройством И. Нельбека на преподавательскую работу не были чем-то экстраординарным). Тем не менее именно тайные интриги М. Шлика его бывший ученик посчитал причиной своих проблем с работой, и это стало последним толчком, побудившим несостоявшегося народного учителя схватиться за браунинг.

Однако на суде преступник высказал также и иные, «идейные» причины своего поступка. Он обвинил своего бывшего наставника... в разложении культуры путем распространения позитивистской философии, во вредоносности его лекций и книг, подрывающих устои «христианского сословного государства». Эти обвинения были восторженно встречены в австрофашистских кругах, превративших Нельбека чуть ли не в национального героя. Приговоренный к десятилетнему тюремному заключению за убийство, Нельбек был амнистирован в 1938 г. национал-социалистами!

Примечательно, что поступок психопата «зеленые» австрийские фашисты постарались политически обосновать. 12 июля 1936 г. в крайне реакционном журнале «Шенере Цукунфт» один из них, укрывшись под псевдонимом «профессор доктор Аустриакус», обрушил на покойного Шлика массу расистских обвинений и антисемитских домыслов. Поскольку Шлик был немцем, а не евреем, автору статьи пришлось обвинить его в том, что он «еврейский масон». М. Шлика клеймили за то, что он завел себе ассистента еврея (это было правдой) и двух ассистенток-евреек (это было беззастенчивой ложью). «Если евреи сами захотят создавать свои школы, — негодовал аноним, — вот тогда пусть они и держат таких профессоров» 157.

После убийства М. Шлика, в 1936—1938 гг. состоялось еще несколько заседаний Венского кружка, а точнее философских вечеров, которые пытался проводить Ф. Вайсман, единственный из оставшихся в Вене к тому времени «отцов-основателей» кружка. Обсуждались на этих собраниях главным образом идеи Витгенштейна, а основным докладчиком выступал, естественно, сам Ф. Вайсман. Однако это была лишь бледная тень прежнего Венского кружка, просуществовавшего таким образом до аншлюса.

Ведущие члены Венского кружка к моменту роспуска союза «Эрнст Мах» были за пределами Австрии. Р. Карнап еще в 1931 г. стал ординарным профессором философии в Пражском университете, получив кафедру философии природы и преподавал там до 1935 г., а в 1936 г. эмигрировал в США, в Гарвард. 13 апреля 1934 г. он сообщал в письме О. Нейрату, что, делая доклады в Братиславе и Брно, он говорил «откровенно о положении в Германии, Австрии, Италии и о запрете союза «Эрнст Мах» 158. Отто Нейрат тоже пытался, будучи в эмиграции, что-то делать для продолжения работы союза, поддерживать контакт с бывшими членами его, но — без особого успеха. Фридрих Штадлер сообщает, что Р. Карнап

[207]

и О. Нейрат выразили резко негативное отношение к письмам Шлика в полицию. При этом он ссылается на воспоминания того же X. Найдера, не зафиксированные, правда, письменно.

Понятно, что Отто Нейрат, которого февральские события 1934 г. застали в Москве за выполнением работ по созданию Института изобразительной статистики, не спешил возвращаться на родину. Все начинания Нейрата в Австрии снова, как и в Баварии, были ликвидированы. Музей оказался в руках хаймверовцев, рабочие союзы и организации были запрещены. Жизнь, однако показала, что авторитарные режимы вполне могут использовать метод «науки в картинках». Да, они действительно не заинтересованы в обнародовании всех фактов, всех статистических данных. Тут Нейрат был прав. Зато выгодные лидерам авторитарных режимов статистические подборки, тенденциозно представляющие и интерпретирующие факты, манипуляции с цифрами, как оказалось, тоже очень хорошо доводятся до широкой публики через «наглядную статистику». Именно таким образом и стали использовать, в частности, созданный Нейратом музей хаймверовцы, а затем и нацисты.

Однако X. Найдер отмечает в своем интервью значительный сдвиг во взглядах О. Нейрата, который эволюционировал от радикально настроенного социалиста к умеренному, на грани с буржуазным либерализмом. После заключения пакта о ненападении между СССР и фашистской Германией он отказался от всякого сотрудничества с коммунистами. Зато в 1938 г., как уже отмечалось, все сотрудники О. Нейрата во главе с ним принимали активнейшее участие в подготовке празднования 40-летия правления голландской королевы Вильгельмины. Собственно говоря, все организационные затеи Нейрата в Голландии не имели бы никакого успеха без поддержки королевского двора: им покровительствовала одна из подруг крон-принцессы, впоследствии королевы 159.

В 1940 г., когда угроза оккупации Голландии гитлеровским режимом стала реальностью, Нейрату в третий раз в жизни пришлось бросить все созданное на произвол жестокой судьбы. Чтобы бежать в Англию, 58-летний Нейрат отправился с нидерландского берега в море на обычной весельной лодке. Это была смелость отчаяния. На счастье, эсминец, подобравший его, оказался британским. Экономический советник Баварской советской республики, основатель Венского кружка, всемирно известный философ-позитивист и политэконом, автор столь распространенной на Западе концепции «качества жизни», оказался в одном лагере для интернированных с коммунистом В. Холличером (Англия в то время проводила политику умиротворения фашистской Германии, и беглецы с континента заключались в такие лагеря). Вальтер Холличер вспоминал: «В один прекрасный день на перекличке я услыхал, что кто-то требует башмаки 48-го размера (по-моему). Я закричал: «Отто Нейрат!» (Ведь только он жил на такую широкую ногу!) Наконец состоялась такая

[208]

желанная встреча!» 160. Когда бомбардировки Англии доказали, что политика умиротворения агрессора потерпела провал, интернированных выпустили на свободу.

Запасу жизненной энергии О. Нейрата, не сломленного столькими неудачами, потерпевшего столько поражений, но непобежденного, остается только удивляться. Конечная цель Венского кружка, всего неопозитивистского движения — как ее видел Нейрат — была достигнута, когда в эмиграции он начал издавать вместе с Филиппом Франком и Чарльзом Моррисом «Международную энциклопедию унифицированной науки» (1938—1940) — труд, в котором участвовали многие эмигрировавшие из Австрии члены Венского кружка и который был призван сыграть в XX в. ту же роль, какую сыграла в свое время Энциклопедия французских просветителей. «Как только все люди станут причастными к одной общей культуре и пропасть между образованными и необразованными будет преодолена, жизнь будет пониматься и проживаться полнее» 161 — эти слова Нейрата могут стать девизом всей его деятельности, символом всех надежд, усилий и разочарований левых неопозитивистов Вены.

[209]