Энгельс Фридрих

Вчера Гесс передал мне твое письмо. Что касается переводов, то это дело еще совсем не налажено. В Бонне я хотел поручить кое-кому из тамошних людей перевести под моим наблюдением и руководством Фурье, конечно без космогонической нелепицы, и, если бы издатель согласился, издать эту вещь как первый выпуск такой библиотеки. Я как-то говорил об этом с Б[едекером], издателем «Gesellschaftsspiegel», и он, по-видимому, был бы непрочь взяться за это, но для большой библиотеки у него нет необходимых средств. Если издавать ее в таком виде, то, пожалуй, лучше обратиться к Леске или к кому-нибудь другому, кто в со-стоянии финансировать это предприятие. Взяться самому за перевод я в это лето не смогу, так как должен закончить английские вещи. Первая работа* отправлена на этой неделе Виганду, и так как я с ним договорился, что при получении рукописи он должен выслать мне 100 талеров, то дней через 8— 12 я надеюсь получить деньги и послать тебе. Пока имеются 122 франка 22 сантима, которые должны быть переведены 26 марта в Брюссель. С этим письмом ты получишь остаток денег, собранных по подписке. Если бы эльберфельдцы не затянули так безобразно все дело, — они могли бы собрать среди своих друзей-буржуа еще по меньшей мере двадцать талеров, — то ты получил бы деньги раньше и в большем количестве...

Наконец, после длительной переписки, я только что получил из Кёльна твой адрес и сейчас же сажусь тебе писать. Как только пришло известие о твоей высылке, я счел необходимым тотчас же открыть подписку, чтобы по-коммунистически распределить между всеми нами твои непредвиденные расходы в связи с высылкой. Дело пошло хорошо, и недели три назад я послал свыше 50 талеров Юнгу; я написал также дюссельдорфцам, которые собрали столько же, а в Вестфалии поручил агитировать в этом направлении Гессу. Подписка здесь, однако, еще не закончена, так как художник Кётген затянул дело, и поэтому у меня еще нет всех денег, на которые я рассчитываю. Я надеюсь, однако, через несколько дней получить все деньги, и тогда я тебе вышлю вексель в Брюссель. Так как я не знаю, хватит ли этих денег, чтобы ты мог устроиться в Брюсселе, то, само собой разумеется, я с величайшим удовольствием предоставлю в твое распоряжение свой гонорар за первую английскую работу*, который я скоро получу хотя бы частично и без которого я в данный момент могу обойтись, так как займу у своего старика...

Если я не ответил тебе раньше, то главным образом потому, что ждал обещанных тобой номеров «Vorwarts!». Но так как они до сих пор не получены, то я перестал их ждать, так же как и «Критическую критику»*, о которой ничего больше не слышно. Что касается Штирнера, то я с тобой совершенно согласен. Когда я писал тебе, я все еще находился под непосредственным впечатлением книги, а теперь, когда я отложил ее и смог лучше подумать, я прихожу к тем же выводам, что и ты. Гесс, — он все еще находится здесь, и я говорил с ним две недели назад в Бонне, — после некоторых колебаний пришел к тому же заключению, что и ты. Он прочитал мне свою статью о книге, которую скоро опубликует и в которой он, еще до ознакомления с твоим письмом, говорит то же самое. Я оставил ему твое письмо, так как он хотел кое-что оттуда использовать, и поэтому отвечаю тебе по памяти. Что касается моего приезда, то не подлежит никакому сомнению, что года через два я буду в Париже; кроме того, я твердо решил, что будущей осенью во что бы то ни стало приеду туда месяца на полтора. Если здешняя полиция станет чинить мне препятствия, то я и раньше приеду, а при здешнем положении дел эти негодяи могут в любой день потревожить нашего брата. Мы увидим на примере «Burgerbuch»  Пютмана, как далеко можно зайти без риска быть арестованным или высланным...

...Несколько дней назад я был в Кёльне и Бонне. В Кёльне все идет хорошо. Грюн, наверное, рассказал тебе о деятельности тамошних людей. Гесс тоже собирается через две или три недели отправиться в Париж, если получит необходимые для этого деньги. У вас там теперь и Бюргерс, так что получилось настоящее сборище. Тем меньше вы нуждаетесь во мне, и тем более нужен я здесь. В настоящий момент я безусловно не могу приехать — иначе я должен буду поссориться со всей моей семьей. Кроме того, у меня тут роман, и в этом отношении я тоже должен сперва принять какое-то решение. К тому же один из нас во всяком случае должен теперь быть здесь, так как нашими людьми необходимо руководить, дабы они занимались надлежащим делом, не разменивались на мелочи и не сбились с пути. Так, например, Юнг и многие другие не хотят понять, что между нами и Руге существуют принципиальные разногласия, и все еще думают, что это только личные дрязги. Когда им говоришь, что Р[уге] вовсе не коммунист, они все-таки этому не верят и думают, что мы поступаем опрометчиво, отталкивая от себя такой «литературный авторитет», как Р[уге]! Что прикажешь с ними делать? Приходится ждать, пока Р[уге] опять не выкинет какую-нибудь колоссальную глупость, так что это станет ad oculos* ясно всем этим людям. Мне кажется, что на Ю[нга] надежда плоха: ему не хватает твердости...

Ты, вероятно, удивляешься, что я до сих пор не дал о себе знать, и ты совершенно прав. Однако я и теперь не могу еще сказать тебе ничего определенного относительно своего возвращения. Вот уже три недели, как я нахожусь в Бармене и развлекаюсь, насколько это возможно, в обществе немногих друзей и многочисленной семьи, в которой, к счастью, имеется несколько милых женщин. О работе здесь нечего и думать, тем более, что сестра моя обручилась с лондонским коммунистом Эмилем Бланком — Эвербек его знает, — и поэтому теперь в доме у нас невероятная беготня и суета. Впрочем, я прекрасно понимаю, что мое возвращение в Париж еще встретит значительные препятствия и что мне, вероятно, придется провести в Германии полгода, а то и целый год. Я, конечно, сделаю все, чтобы избежать этого, но ты не можешь себе представить, какие мелкие соображения, какие суеверные опасения выдвигаются против моего отъезда...

Г-н Грюн, чтобы отдохнуть от трудов, которые доставило ему его «Социальное движение во Франции и Бельгии», бросает взгляд на социальный застой у себя на родине. Для разнообразия он решил на этот раз взглянуть на старого Гёте «с человеческой точки  зрения». Сменив семимильные сапоги на домашние туфли и надев шлафрок, он самодовольно потягивается в своем кресле: «Мы не пишем комментариев, мы берем лишь то, что лежит под рукой» (стр. 244). Он устроился весьма уютно: «Розы и камелии я поставил у себя в комнате, резеду и фиалки у открытого окна» (стр. III). «И прежде всего никаких комментариев!.. Но вот собрание сочинений на стол, немного запаха роз и резеды в комнате! Посмотрим, как далеко мы подвинемся... Только плут дает больше, чем он имеет» (стр. IV, V). При всей своей nonchalance** г-н Грюн совершает в этой книге величайшие подвиги. Но это не удивляет нас после того, как мы слышали от него самого, что он — человек, который «готов был прийти в отчаяние от ничтожества общественных и личных отношений» (стр. III), который «чувствовал на себе узду Гёте, когда ему грозила опасность затеряться в чрез-мерном и бесформенном» (там же), и который обладает «высоким чувством человеческого призвания, принадлежащего нашей душе, хотя бы это вело в ад!» (стр. IV)...

...Чтобы избежать недоразумений, поэт, обращаясь к богу, пишет: «ГОСПОДИН», а обращаясь к дому Ротшильдов: господин. Уже во вступлении у него проявляется свойственная ему мелкобуржуазная иллюзия, будто злато «владычествует по прихоти» Ротшильда, иллюзия, которая влечет за собой целый ряд фантастических представлений о могуществе дома Ротшильдов. Поэт не угрожает уничтожением действительного могущества Ротшильда, уничтожением общественных отношений, на которых оно покоится; он желает лишь более гуманного применения этого могущества. Он хнычет по поводу того, что банкиры являются не социалистическими филантропами, мечтателями, благодетелями человечества, а просто банкирами. Бек воспевает трусливое мещанское убожество, «бедняка», pauvre honteux** , существо с ничтожными, благочестивыми и противоречивыми желаниями, «маленького человека» во всех его видах, но не гордого, грозного и революционного пролетария. Угрозы и упреки, которыми Бек осыпает дом Ротшильдов, вопреки всем добрым намерениям автора, производят на читателя более комическое впечатление, чем проповедь капуцина...

В связи с Вашим блестящим успехом на выборах в Ноттингеме мы пользуемся случаем, чтобы поздравить Вас, а в Вашем лице и английских чартистов, с замечательной победой. Поражение министра-фритредера* , отвергнутого во время голосования поднятием рук огромным чартистским большинством и как раз в то самое время, когда принципы свободы торговли восторжествовали в законодательстве9 , мы рассматриваем, милостивый государь, как признак того, что рабочий класс Англии отлично понимает, какую позицию ему следует занять после победы принципов свободы торговли. Этот факт показывает нам, как хорошо рабочий класс понял, что теперь, когда буржуазия провела свое главное мероприятие и когда ей, чтобы стать признанным правящим классом Вашей страны, остается только заменить нынешний слабый, соглашательский кабинет энергичным, подлинно буржуазным министерством, — что теперь великая борьба между капиталом и трудом, между буржуа и пролетарием должна вступить в решающую фазу...

Мы целиком согласны с вашим мнением, что немецкие коммунисты должны покончить с существующей до сих пор между ними разобщенностью и установить постоянные взаимоотношения; мы согласны и с тем, что необходимо создавать общества для чтения и дискуссий, так как коммунисты должны прежде всего добиться ясности в своей собственной среде, чего нельзя достигнуть в достаточной степени без регулярных собраний, созываемых для обсуждения вопросов коммунизма. Мы также совершенно согласны с вами, что необходимо распространять дешево изданные популярные произведения и брошюры коммунистического содержания. И за то, и за другое следует тотчас же энергично взяться. Вы признаете необходимость установить регулярные денежные взносы; но в связи с этим мы, со своей стороны, высказываемся против вашего предложения поддерживать за счет этих взносов литераторов и создать им обеспеченное существование. Взносы, по нашему мнению, надо расходовать только на печатание дешевых коммунистических листовок и брошюр, а также на покрытие расходов, связанных с корреспонденцией, в том числе с корреспонденцией, идущей отсюда за границу. Надо будет установить минимум месячных взносов, чтобы в любое время иметь точное представление, сколько можно тратить на общие цели...