Чернышевский Н.Г. Примечания к полному переводу «Оснований политической экономии» Милля.

Чернышевский Н.Г. Примечания к полному переводу «Оснований политической экономии» Милля.

ПРИМЕЧАНИЯ К ПОЛНОМУ ПЕРЕВОДУ «ОСНОВАНИЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ» МИЛЛЯ 22

1860—1861 гг.

(...) «В понятии труда заключаются кроме самой деятельности и все те неприятные или тяжелые ощущения, которые соединены с этой деятельностью»,— говорит Милль,— кто станет спорить с этим? Но одни ли неприятные ощущения соединены с деятельностью, которая называется трудом?(...)

Есть теория, утверждающая, что неприятные ощущения, производимые трудом в трудящемся человеке, проистекают не из сущности самой деятельности, имеющей имя труда, а из случайных, внешних обстоятельств, обыкновенно сопровождающих эту деятельность при нынешнем состоянии общества, но устраняющихся от нее другим экономическим устройством. Теория эта прибавляет, что, напротив, сам по себе труд есть деятельность приятная, или по термину, принятому этою теориею, деятельность привлекательная, так что, если отстраняется внешняя неблагоприятная для труда обстановка, он составляет наслаждение для трудящегося.

Мы должны предоставить личному мнению читателя суждение о том, справедлива ли изложенная нами теория в абсолютном своем развитии, когда она утверждает, что никакой род труда не заключает сам в себе ничего неприятного. Экономическое устройство, которое считается рациональным в этой теории, до сих пор еще не осуществлено, и потому нельзя с достоверностью знать, в том ли именно размере изменится при этом устройстве характер всякого труда, как предполагает она.(...)

Нельзя оставить без замечания и слов Милля, что голова кружится у английских работников, когда они начинают мечтать о равенстве, и что они становятся наглыми, когда перестают быть раболепными. Так говорили еще римские патриции о плебеях(...), а после того английские лендлорды о самих английских фабрикантах. (...)

Вредное действие разделения труда на экономический быт и на самый организм рабочего сословия при нынешнем порядке дел не подлежит сомнению. Это факт, равняющийся своею достоверностью математическим теоремам, потому что он состоит только в приложении к данному вопросу простых истин: нездоровое для человека вредит здоровью, за меньшее количество платится меньшая сумма. Но с тем вместе остается столь же несомненным, что для человеческого благосостояния нужно усиление производства, а возрастание производства требует разделения труда. Что ж мы имеем теперь? Мы имеем две формулы, соединение которых дает тот вывод: элемент, развитие которого необходимо для благосостояния, гибелен для массы людей своим развитием.(...)

Разделение труда необходимо. Так, но следует ли из этого необходимость отдельному работнику заниматься целый день, целую жизнь именно только трудом над известною дробною операциею? Этого принцип разделения труда вовсе еще не предполагает. Напротив, чем выше проводится разделение труда, тем легче становится одному человеку поочередно заниматься множеством разных дробных операций. (...)

Столь же важна другая выгода такой формы деятельности работника. При разнообразии занятий он будет иметь более широкую сообразительность, умственные силы его будут развиваться от работы, а не тупеть, как тупеют при ограничении всей деятельности его одною упрощенною до машинальности операциею. Подумаем только, может ли быть какое-нибудь сравнение, по изобилию материалов для умственного развития, по богатству промышленной опытности, по догадливости между работником, который бывал и на полевой работе, и на ткацких фабриках и на постройках, и в ремеслах, и между таким работником, который всю жизнь просидел у одного колеса одной машины на одной фабрике? Тут разница такая же, как между человеком, изъездившим вдоль и поперек Россию, и другим, который носа не высовывал за шлагбаум своего уездного города.<...) Решительно ни один из элементов успешности производства не имеет такого громадного значения, как степень умственного развития в работнике. Климат, почва, запасы капитала, самая крепость физических сил — все это ничтожно по сравнению с развитием мысли. Из этого развития все возникает, все достигает только той величины, какая сообразна с ним, все поддерживается только им. Потому важнейшим препятствием к развитию производства надобно считать те формы, которые неблагоприятны умственному развитию работника.(...)

Земледельческий процесс отличается от фабричного гораздо большей сложностью элементов, участвующих в нем. Тут входят климатические и геологические условия, которых не знает фабрика. На фабрике материал однороден; в земледелии он состоит из нескольких различных частей; кроме посева, соответствующего тому, что собственно называется на фабрике материалом, земля, служащая как будто ретортою, сама входит в химические соединения с материалом, между тем как на фабрике реторта не смешивается с ним. Этим объясняется, почему наука стала управляться с земледельческими вопросами гораздо позднее, чем с фабричными. Для решения задач более сложных ей было нужно приобрести гораздо больше знаний. Теперь она уже владеет значительной частью нужных по земледельческим вопросам сведений и быстро приобретает те, которых еще недостает ей.

Из этого надобно заключать, что скоро исчезнут причины различия между земледелием и фабричной промышленностью по отношению к выгодности производства в большом размере (...)

Для хорошего хозяйства необходим большой размер полей.

Для хорошего хозяйства необходимо, чтобы работники были хозяева, а не наемники.

Пока эти условия не совместились в хозяйстве, оно будет плохо. (...)

В небольшой мастерской, в маленьком хозяйстве хозяин может наблюсти за исполнением дела; тут нет большой разницы между работою хозяина и наемника, потому что наемник работает на глазах у хозяина, который может уследить за всякой мелочью. Но чем обширнее становится размер хозяйства, тем меньше возможности одному хозяину усмотреть за постоянно возрастающим числом работников, за подробностями дела, принимающего громадную величину. Тут наемный труд даром тратит половину времени, даром пропадает половина силы, даваемой машинами. Вместо наемного труда, выгодою дела требуется тут уже другая форма труда, более заботливая, более добросовестная к делу. Тут нужно, чтобы каждый работник имел побуждение к добросовестному труду не в постороннем надзоре, который уже не может уследить за ним, а в собственном своем расчете; тут уже нужно, чтобы вознаграждение за труд заключалось в самом продукте труда, а не в какой-нибудь плате, потому что никакая плата не будет тут достаточно вознаграждать за добросовестный труд, а различать добросовестный труд от недобросовестного становится все менее и менее возможным кому бы то ни было, кроме самого трудящегося.

Мы видим, что перемены в качествах труда вызываются переменами в характере производительных процессов. С одной стороны, это значит, что если изменился характер производительных процессов, то непременно изменится и характер труда, и что, следовательно, опасаться за будущую судьбу труда не следует: неизбежность ее улучшения заключается уже в самом развитии производительных процессов. (...)

Этот отрывок должен, кажется, достаточно подтвердить наши слова о происхождении и цели книги Мальтуса 23. Он занялся своим исследованием для того, чтобы защитить коренные основания существовавшего экономического устройства, и думал, что действительно нашел аргумент, изобличавший бессилие всяких коренных реформ устранить нищету. После этого какою поразительною неожиданностью было, что коммунисты, явившиеся после Мальтуса, стали доказывать необходимость заменения нынешнего экономического устройства коммунистическим, на основании того самого закона, указанием которого Мальтус думал поразить коммунизм. Фурье 24, например, одним из главнейших преимуществ своей системы прямо ставит то, что при ней, без всякого стеснения естественных наклонностей человека, размножение людей останавливается на известном количестве, допускающем высокое общее благосостояние, между тем как при нынешнем устройстве, несмотря на все болезни, лишения, войны, люди размножаются слишком быстро. Прудон 25 также доказывает, что по самому закону Мальтуса водворение равенства непременно должно вести к общему благосостоянию. Мы не можем здесь излагать ни теории Прудона, ни системы Фурье, но довольно будет предупредить читателя, что сам Милль в первой главе следующей книги называет коммунизм таким устройством, которое более всякого другого способно предотвратить излишнее размножение людей.

Мы видим, что какой экономической теории кто держится, такой вывод и делает из теоремы Мальтуса: приверженцы неравенства доказывают ею бесполезность и даже гибельность равенства, по примеру самого Мальтуса; но и крайние приверженцы равенства, коммунисты, выводят из той же теоремы необходимость водворения своей системы общественного устройства. (...)

Примечания

22. Примечания Чернышевского к его переводу книги Дж. Стюарта Милля занимают исключительное место среди его экономических произведений; Милль, Джон Стюарт (1806—1873) — английский философ-позитивист, эко-номист, отказался от трудовой теории стоимости Д. Рикардо, заменив ее вульгарной теорией издержек производства, которую эклектически сочетал с теорией Мальтуса о народонаселении.

23. См. наст, изд., с. 300, прим. 56.

24. Фурье — см. наст, изд., с. 242—245.

25. Прудон — см. наст, изд., с. 470, прим. 13.

Утопический социализм: Хрестоматия / Общ. Ред. А.И. Володина. – М.: Политиздат, 1982, с. 452-456.

Рубрика