2. К вопросу о традиции австрийского эмпиризма и особенностях ее формирования

2. К вопросу о традиции австрийского эмпиризма и особенностях ее формирования

Первое знакомство с особенностями истории философии в Австрии обескураживает. Обескураживает потому, что согласно достаточно известной теории язык однозначно, начиная с раннего детства, определяет весь стиль мышления и философствования говорящего на нем человека. В «Речах к немецкой нации» И. Г. Фихте с пафосом доказывал, что немецкий язык формирует у его носителя мировосприятие идеалистическое, рационалистическое, активистское; что фихтеанство, таким образом, есть немецкая народная философия, извлеченная, как квинтэссенция, из немецкого языка 15. И вдруг обнаруживается, что в Австрии, где говорят на том же языке, сформировалась мощная традиция философского эмпиризма, столь же последовательного и развитого, как в англоязычных странах!

Существование этой традиции в Австрии бесспорно. Споры среди австрийских историков философии идут сегодня лишь о том, является ли эта эмпиристская традиция одной среди нескольких соперничающих в стране или же только она заслуживает права называться подлинно австрийской философской традицией, определяя специфически австрийский стиль философствования.

Споры такого рода, чаще всего заочные, но от этого ничуть не менее острые, ведутся сегодня главным образом между «философской Веной» и «философским Грацем», поддерживаемым философами других университетов. Столичные теоретики ратуют за плюрализм австрийской философии, за признание наличия нескольких различных традиций в ней. Иногда они заходят в таких рассуждениях настолько далеко, что вообще отказываются вести речь об «австрийской философии», заявляя, что просто существует «философия в Австрии», т. е. разнообразные формы проявления мировой философии в данной стране. Их оппоненты настаивают на существовании особой, единой австрийской философской традиции, хотя и не всегда сходятся в ее определении.

Различие таких точек зрения вполне объяснимо. Есть целый ряд причин, в силу которых университетская философия Вены тяготеет к плюрализму. Сегодня Австрия стремится проводить политику активного нейтралитета, т. е. брать на себя роль посредника, организатора широких международных контактов. Это, естественно, предполагает постоянную готовность к диалогу, способность воспринимать самые различные аргументы в дискуссиях, понимать суть самых различных мировоззренческих концепций. И лозунг философского плюрализма в Австрии как нельзя лучше соответствует такой открытости.

[14]

Еще один фактор, о котором нужно упомянуть, — заметные перемены во взглядах руководства католической церкви после II Ватиканского собора. Католические идеологи, позиции которых в Австрии весьма прочны, все более переходят от пропаганды особой церковной философии — неотомизма, противопоставлявшейся всем остальным направлениям, к диалогу со всеми философскими течениями современности, стремясь интерпретировать их в католическом духе. Конечно, диалог такого рода вовсе не означает отказа от ключевых принципов католицизма. Это свидетельствует лишь о возросшей гибкости: ведь взаимопонимания сегодня пытаются достигнуть даже с атеистами и с коммунистами социалистических стран (за что «отвечает» австрийская церковь). Понятно, что идея плюрализма в философии Австрии вполне отвечает и этим ее устремлениям.

Наконец, возвращаясь в прошлое, заметим, что войска союзников, освободившие Австрию от нацизма, освободили ее и от безраздельного господства фашистской идеологии. Именно после второй мировой войны очень многие австрийские мыслители, в первую очередь молодые, впервые открыли для себя все пестрое разнообразие западных философских течений. И это открытие продолжается сегодня благодаря широким философским связям и регулярным симпозиумам в Вене с участием наиболее известных современных философов. В результате многие молодые исследователи в Австрии занялись в послевоенные годы разработкой таких течений в философии, которые до аншлюса не были известны в стране совсем, либо не пользовались сколько-нибудь заметной популярностью. Последнее опять-таки свидетельствует о демократизации духовной жизни страны. А эмпиристско-позитивистская традиция, явно принижавшаяся и третировавшаяся после войны, оказалась вследствие этого как бы приравненной к остальным. Создалось впечатление их сосуществования наравне, т. е. плюрализма.

Естественно, что концепция философского плюрализма в Австрии обусловливает и определенный подход к истории австрийской философии, заставляет выискивать и выделять в прошлом истоки и предпосылки всех разнообразных современных философских течений 16.

Но именно на это обстоятельство — полную неразличимость при таком плюрализме, будто бы присущем австрийской философии в прошлом и настоящем, главного и второстепенного, собственного и заемного, оригинального и эпигонского — в первую очередь и обращают внимание оппоненты. Наибольшую активность проявляют профессор Р. Халлер из Института философии университета г. Граца и группа его сотрудников. По их подсчетам, к 1984 г. история философии в Австро-Венгрии, а затем в Австрии (после 1918 г.) была представлена более чем 280 именами. Естественно,

[15]

что среди такого множества философов были мыслители самых различных ориентаций. Этого никто не собирается отрицать.

Однако собственное лицо австрийской философии, ее международная известность были созданы, по мнению Р. Халлера, лишь теми философами, которые разрабатывали концепции а) эмпиристские; б) реалистические; в) содержащие критику языка; г) ориентированные на научное познание; д) противостоящие спекулятивно-метафизической традиции немецкой классической философии.

Заостряя постановку вопроса, Р. Халлер определяет специфику австрийской философской традиции даже еще более резко: «...австрийская философия выступает, с одной стороны, как неявная побочная ветвь английского эмпиризма с произошедшим в итоге сведением философии к одной из ее дисциплин — к теории науки; с другой стороны — как неявное продолжение концепции Лейбница, в центре которой стояла новая философия логики» 17. Конечно, едва ли можно согласиться с тем — и это надо сказать сразу, — что философия какой-либо страны, даже если она там гораздо менее развита, чем в Австрии, может считаться неявной побочной ветвью философии другой страны. Однако можно ли говорить о собственной традиции австрийского эмпиризма, подобного английскому, убедителен ли такой разговор?

Нам представляется, что вполне убедителен. Та традиция, о которой говорит Р. Халлер, действительно существует. Она представлена многими известными во всем мире мыслителями Австрии. Можно даже сказать, что традиция эмпиризма, связанного с анализом языка, с логикой, является наиболее яркой, заметной в австрийской философии (хотя, конечно, далеко не единственной). Она всегда существовала в Австрии как своего рода оппозиция мощной традиции католического философствования. Последнюю, однако, никак нельзя считать специфически австрийской, ибо идеология католицизма, как известно, достаточно жестко направляется единым мировым центром.

Сильная эмпиристская традиция в австрийской философии оказывает заметное влияние на многие течения культурной жизни страны. Стремление Р. Халлера и его единомышленников представить данную традицию подлинно австрийской, определяющей «философское лицо» страны, объяснимо. Надо также принять во внимание, что сам Р. Халлер учился в Оксфорде у Г. Райла, вместе с Л. Витгенштейном разрабатывавшего основы лингвистического анализа 18. Сегодня вместе со своими сотрудниками он выполняет труднейшую задачу — возвращает из эмиграции на родину австрийский эмпиризм после долголетних запретов на него. Для того чтобы выпрямить, иногда надо и перегнуть: традицию, которая всячески искоренялась и замалчивалась австрофашистами, национал-социалистами, а после войны была предана анафеме воинствую-

[16]

щи ми католиками, теперь необходимо представить во всей ее мощи и глубине, сосредоточить на ней главное внимание.

Это и было сделано Р. Халлером в книге «Исследования по австрийской философии» с красноречивым подзаголовком «Вариации на одну тему». Вехи развития самобытной традиции австрийского эмпиризма, по Р. Халлеру, таковы. Предпосылки ее заложены Йоханном Фридрихом Гербартом (1776—1841) и Бернардом Больцано (1781 — 1848). По словам Р. Халлера, «Гербарт был приверженцем реализма, признающего существование независимого от субъектов мира атомов, и видел в понятиях единственный предмет познания. ... Философия в соответствии с этим понималась главным образом как анализ понятий» 19. Б. Больцано развивал идею «логического реализма» и, отметим особо, соединял его с идеями преобразования общества в духе утопизма. Влияние философских учений Гербарта и Больцано трудно переоценить. Они имели поддержку «сверху», а ученик Б. Больцано Р. Циммерман (1824—1898) создал «Философскую пропедевтику», которая на протяжении десятилетий была общепринятым учебником для молодежи готовившейся к высшей школе.

Однако собственно австрийская философия, по мнению Халлера, начинается с Франца Брентано (1853—1917). Его труд «Психология с эмпирической точки зрения» (1874) объявляется «исходной точкой подлинно самостоятельного философского развития» 20 в пределах Дунайской монархии. Халлер выделяет заявление Ф. Брентано о том, что подлинный метод философии — это метод естествознания, а также напоминает о высокой оценке им философии О. Конта, у которого Ф. Брентано заимствует идею фаз в развитии философии. Халлер специально отмечает, что эмпиризм Ф. Брентано сочетался с требованием анализа языка ради устранения псевдопроблем.

Многочисленные ученики Ф. Брентано, развив его идеи, способствовали их распространению. Одним из них был Т. Г. Масарик (1850—1937), позднее ставший президентом возникшей после первой мировой войны Чехословацкой республики. Во Львов, который с 1772 по 1918 г. назывался Лембергом и принадлежал Австро-Венгрии, был приглашен преподавать другой ученик Ф. Брентано, Казимир Твардовский (1866—1938). Он стал основателем широко известной Львовско-Варшавской школы, представленной К. Айдукевичем, Т. Котарбиньским, Я. Лукасевичем, А. Тарским. Львовско-Варшавская школа занималась анализом понятий логики научного рассуждения, разработкой логической семантики. Тот факт, что она, возникнув независимо от Венского кружка, по проблемам своим была необычайно близка к нему, для Р. Халлера является эффектным доказательством существования единой традиции австрийского эмпиризма, породившей оба научных объединения. В рамки этой традиции легко укладываются также идеи Э. Маха, Л. Витгенштейна, других представителей Венского кружка. Собственно гово-

[17]

ря, философское мировоззрение последних и есть, по Халлеру, апофеоз традиции, ее вершина, наиболее последовательное воплощение. Предысторию их идей он явно ищет в прошлом.

[18]

Рубрика
Персона