1. Идеология.

1. Идеология.

1. Идеология

В предыдущей главе мы изложили основные моменты, на которые социализму, пропитанному сильнейшей потребностью в нравственности и свободе, следовало бы ориентировать антифашистскую борьбу. В связи с этим постараемся установить некий ориентир для социалистического движения завтрашнего дня.

Вопрос этот далеко не пустой. Предсказанный завтрашний день не может быть далеко и все же настанет внезапно, а история не допускает прогнозов и отсрочек. Если проблема восстановления социализма прямо сейчас будет серьезно рассмотрена, социалистическое движение рискует, как в послевоенные годы, попасть в демагогический импровизаторский циклон.

Но еще до того, как приступить к рассмотрению этих проблем, полезно спросить себя, какой характер будет носить это возвращение к социалистической жизни. Простое только восстановление в традиционном русле или же свежее и оригинальное воз­рождение?

Те, кто всю свою жизнь провели в этом движении, не отдают себе отчета в серьезности переживаемых нами кризисов и тешат себя иллюзиями, что ничего существенного не изменилось. Зная, сколь широко социализм захватил Италию и насколько еще велики остатки сентиментализма в массах, они не видят решения в преемственности. Им кажется, что проблемы сегодняшнего дня будут проблемами завтрашнего, что преемственность, обеспеченная ими, будет подтверждена самим порядком вещей...

К этому выводу они пришли от подобного же

[159]

взгляда на феномен фашизма — который они определяют как иррациональное вторжение вследствие внешних и поверхностных факторов — и от скептического и фаталистического настроения. То, что случилось, говорят они, должно было случиться. Социалистическое движение стало таким, каким оно стало, не по воле людей, но в силу порядка вещей и непостижимости событий. «Вещи» неподсудны. Если на своем долгом славном пути социализм испытал этот внезапный толчок от резкого торможения, это не означает, что его можно было избежать или что в этом виноваты социалисты. Это естественное чередование в борьбе между пролетариатом и буржуазией. Если реакция победила, то не из-за ошибок, совершенных ее противниками, но вследствие огромных длительных успехов; успехов, которые определили приход реакции с той же неотвратимостью, с какой атмосферная конденсация определяет дождь. Поэтому нет ничего такого существенного, что стоило бы пересматривать. Ждать, надеяться, а затем вновь возобновлять путь в прежнем направлении. Фашизм — это всего лишь эпизод. Побежденные сегодня, завтра будут победителями.

Новое поколение так не думает. Молодые не любят удобное самооправдание с привлечением зад­ним числом детерминизма апостериори. Им нужен смелый анализ причин поражения, серьезный пересмотр и самокритика. Веря в значение человеческой воли в истории, они не расположены приписывать поражения враждебности богов или ритму производительных сил. Они ясно чувствуют, что фашизм — это отныне тот опыт, что оставит свой след в итальянской жизни. Его нельзя рассматривать как чистый случай или простое отступление. Борьба с ним не означает его уничтожения. Напротив, его тем лучше можно будет побороть и преодолеть, чем лучше его поймут. Понять — значит преодолеть. Фашизм почти совсем лишен конструктивных методов, но обладает ценностью опыта открытия итальянцев итальянцами,

[160]

чем нельзя пренебрегать. Фашизм поднял проблемы, которые, если даже он и не решил их или решил плохо, нельзя не замечать. Проблема отношений между социализмом и нацией, проблема правительства при демократическом строе, проблема политической самостоятельности — все эти проблемы встанут, после падения фашизма, совершенно новым образом и с насущной необходимостью.

Но еще больше, чем фашистский опыт — ужасающе отрицательный и всегда оставляющий раны перед социалистическим движением встанет проблема решительного обновления перед лицом существования новых поколений, с которыми необходимо будет считаться. Продолжение существования фашизма - который запрещает в какой бы то ни было форме связь с прошлым — и основные уроки войны и после­военного периода породили в молодежи новое мышление и ее болезненный разрыв с принципами старшего поколения. Это разрыв наблюдается во все времена и во всех странах, но война придала ему в Европе более резкий характер, а в Италии — по причинам, отмеченным в главе об итальянском социализме — просто драматический. Для тех, кто участвовал в войне в расцвете лет и сформировался в ее накаленной атмосфере, война стала магической отправной точкой, конфирмацией, нестираемой отметиной. Для нас же четырнадцатый год не представляет собой пережитую историю, но историю, узнанную из книг, не вызывающую в нас глубоких переживаний. Напротив, наши старики — за исключением редких, вечно молодых умов — считают, что в их жизни двадцатипятилетний период с 1890-го по 1915-й год был с пользой прожитым временем, ставшим оправданием их существования. После чего наступил мрак. Последующее жестокое отрицание, высшей точкой выражения которого стал фашизм, неизбежно воспринялось ими как оскорбление всего лучшего, что было в них, настойчивого и терпеливого труда их жизни, в котором они пытались себя выразить.

[161]

Завтрашний день не видится им бурным порывом в будущее, полному риска и неведомому, но как возвращение, после многих отклонений, к опыту их молодости. Полный ностальгии, их печальный взор обращен к прошлому, которое никогда не вернется и которое, естественно, ничего не говорит молодым. Разрыв был слишком внезапным. Столкновение разных мышлений исключает любое движение. Старые и молодые социалисты могут любить, уважать друг друга, работать вместе, но уже не находят взаимопонимания. Это взаимное непонимание неизбежно. Они говорят на разных языках. В таком отношении молодых к старшему поколению, возможно, много несправедливого, и когда настанет время творить историю, возникнет необходимость пересмотра этого отношения и установления каким-либо образом связей. Ну, а пока даже неплохо, что наблюдается такое неудержимое стремление к обновлению и общению; вера — пусть даже иллюзорная, — что сейчас, извлекая из тяжелого урока этих лет все полезное, для будущего делается больше и лучше, чем в прошлом.

Будем рассуждать с учетом на будущее. Идеологическая проблема. Мы уже касались основных мо­ментов идеологической проблемы в главе о либеральном социализме, поэтому неизбежно повторение. Европейский социализм решительно движется к лейбористско-либеральному мировоззрению и практике и к ответственности правительства. Италия после­дует тому же. Желательно, чтобы это движение было осознанным, то есть предусмотренным и желаемым, а не диктовалось обстоятельствами, и чтобы оно сопровождалось значительным стремлением к идеологическому обновлению. Марксизм уже не может надеяться на сохранение за собой той роли, которую он играл в прошлом. Если кто продолжил бы пользоваться им, то делал бы это от лени и неискренности. Никто уже из руководителей социализма не разделяет марксизм; или же, если кто и делает это, то с такими оговорками и отличиями, что лишает его большей части

[162]

педагогической и нормативной ценности. Это должно быть сказано во всеуслышанье, без опасения вызвать разочарование. А кто не расположен говорить об этом, пусть спокойно позволит высказаться другим, не изгоняя их по этой причине из социализма. Необходимо покончить с абсурдным почтительным страхом ко всему, что относится к Марксу. Отделить — или хотя бы допустить, что отделение возможно — социализм от марксизма, признавая марксизм как одну из многочисленных и преходящих теоретических разработок в социалистическом движении, движении, которое утверждается стихийно и независимо от любой теории и основывается на элементарных человеческих побуждениях и нуждах.

Подхожу к вопросу, который считаю основополагающим. Мы говорим о свободе, сражаемся за свободу. Но в первую очередь следует установить свободу внутри движения, удалив догматический нарост и нелепые монополии. Социалистическое движение должно последовательно применять прежде всего к себе идеальное правило, вдохновляющее его на реформу всего общества в целом. Дисциплину можно применять к действию, но пагубно навязывание ее в области идей и идеологии. Желание облачить всех, посредством партии, в интеллектуальное платье серийного производства убийственно и опасно, насколько только можно представить. Я уже говорил, насколько замораживающее, паралитическое действие оказывает на итальянскую социалистическую партию марксистская монополия. Эта монополия — да, согласен, часто скорее формальная и словесная, чем реальная, потому что многие приверженцы марксизма оставались по ту сторону добра и зла - должна быть срочно упразднена, чтобы дать возможность более свободного выражения всех существующих течений, которыми питалось в прошлом великое движение социального раскрепощения. Между итальянскими социалистами вечно происходит разделение и непонимание, потерявшее уже

[163]

смысл ввиду того, что согласие с принципами марксизма уже не рассматривается как обязательное и что наряду с традиционным пониманием социализма признается жизненная необходимость или, по край­ней мере, польза других течений, чутких к проблемам морали (социалисты таких течений, как мадзинистическое, этическое, христианское), или к проблемам автономии и политической формы (республиканцы, независимые), или к проблемам свободы и личного достоинства (либеральные социалисты и многие так называемые социалисты-анархисты) и т. д. и т. п. За последние тридцать лет итальянское социалистическое движение словно бы окостенело и постепенно утратило любую способность к восприятию и внутренней перестройке. Оно имело свое, заметное место в социальной жизни Италии, но кончило тем, что удовольствовалось этим местом, недвусмысленно отказавшись от расширения своего влияния и от обновления, что значительно способствовало успеху других движений, таких, например, как христианских демократов, а с другой стороны отдалило от себя любые проявления культурной жизни. То социалистическое итальянское движение, которое дало бы себе труд глубоко пересмотреть ценности, безусловно сумело бы увлечь за собой — несмотря на их различия — все молодые силы, которые примыкают и еще в большем количестве примкнут, когда Италия станет наконец свободной, к делу трудящихся; и обусловит тем самым внутри себя бурное развитие жизни и дискуссий, что совершенно необходимо для молодых, которые, вступив в мир идей, должны считаться с проблемами своего времени.

Разговоров о необходимости идеологического обновления и большего либерализма внутри движения касается в той же степени и проблемы культуры. Социалисты вообще, и итальянские социалисты в частности, страшно отстают в области культуры. Я имею в виду отставание по всем позициям, на которых стоит лучшая часть нового поколения. Это

[164]

происходит частично из-за громоздкости массовых движений, достаточно консервативных в вопросах идеологии и культуры; но в большей мере — во всяком случае в Италии — из-за фетишистской приверженности к положениям позитивного реализма, которое отличало социалистическую элиту тридцать лет назад. Она всегда яростно боролась против любого отклонения от атеистического, материалистического, позитивистского социализма и отвергала как буржуазные все молодежные движения, которые не соглашались с привычной схемой. В ее ненависти к новому содержалось, по правде говоря, помимо явно­го непонимания, немалая доля самонадеянности. По­тому, что она не только не обновила во время периода своего формирования культурные позиции буржуазии, находящиеся под влиянием проповедников позитивизма, но, напротив, бурно приветствовала их, последовав через много десятилетий примеру тех демократических буржуазных течений, которые она собиралась вытеснить на политическом поприще. Таким образом, она не должна была бы удивляться, что новые слои социалистической молодежи развиваются соотносительно времени. Но нет. В области культуры она предстала в том же догматическом обличье, что и в политике, вообразив, что в философии она достигла абсолютных, окончательных истин, не оставив тем самым возможности для отступления и противополо­жных мнений. Диалектика, столь прославляемая в социальном движении, отрицалась в мире идей или представала в нем в чисто механическом отражении. Социалист должен был быть и не мог ничего другого, как ни быть позитивистом! Идеализм и спиритуализм были образцами «буржуазного» вырождения!

Так вот, необходимо, чтобы социалисты, старые и новые, убедились в том, что некоторые проявления человеческого духа, какими бы противоречивыми они ни были, непреодолимы, вечны как сама мысль, свойственны нашему уму и бегут какой бы то ни было классовости. Неверно, что социализм находится в

[165]

обязательной связи с материалистической и позитивистской философией. Смешно думать, что настанет день, когда люди, придя к согласию в отношении главных проблем жизни и существования, свергнут религии и метафизику, с тем, чтобы жить только и всегда в царстве осязаемого опыта. Такой день, которого мы, к счастью, никогда не увидим, был бы крайне жестоким днем. С тех пор, как мир стал миром, это разнообразие, это чередование, это непре­рывное следование противоречий и синтезов всегда существовало, и нет такого образованного человека, который не испытал бы того же на себе.

Социалисты слишком уж смело переносят в культурную и духовную области политическую терминологию и разделение на классы. Еще один плод марксистского детерминизма, еще одна грубейшая ошиб­ка. Культура явление ни буржуазное, ни пролетарское; только отсутствие культуры может быть таковой, либо какие-нибудь внешние или второстепенные аспекты культурной жизни. Можно иметь классовое влияние на искусство, но не классовое искусство. Культура определенной эпохи, определенной нации — это ценное достояние, которое превосходит экономическое выражение класса и утверждается как универсальное. И даже в том, что касается внешних и второстепенных аспектов классового влияния в культуре, социалистам нужно быть очень осторожными. Потому что, как ни больно говорить об этом, в том, что касается привязанности к традициям, одежде, вкусам, общепринятой морали, средний пролетарий не отличается от среднего буржуа. Пролетариат как таковой до сих пор показывал свою неспособность дать жизнь серьезным новаторским течениям в сфере культуры; он лишь следует, опаздывая на одно или два поколения, литературным, художественным, философским вкусам просвещенной буржуазии. Чтобы найти в интеллектуальной сфере действительно раскрепощающее движение или попытки, нужно скорее обращаться к авангарду буржуазного проис-

[166]

хождения. Авангарду не буржуазному, а буржуазного происхождения, потому что он менее, чем кто либо другой, разделяет мировоззрение и предрассудки, свойственные буржуазии. Это тем более верно, что именно из него вышла почти вся социалистическая элита.

Длинные рассуждения требуют четкого вывода. А именно: политическое социалистическое движение должно, поскольку оно придерживается философского и культурного направления, следовать принципу широкой интеллектуальной терпимости; если для от­дельного явления понятно и даже обязательно любое усилие увязать теорию с практикой, мысль с действием, то подобные намерения в отношении ко всему движению в целом представляют собой роковую ошибку. Беда, если движение, возникшее вследствие векового развития и неистребимого множества причин, увязывается с определенным философским кредо. Беда, если появляется желание установить, как это было сделано однажды, «официальную» философию социализма. Это приведет или к возникновению стольких социализмов, сколько существует его течений, или, что представляется более правдоподобной гипотезой, к сковыванию, засыханию, изоляции движения. Это означает непонимание необычайной сложности и интенсивности жизни в современном мире, где происходит непрерывная смена позиций, школ, методов, где наблюдается быстрое развенчание вер, казавшихся неоспоримыми, где даже не вырабатываются мирные позиции. Это прежде всего означает забыть тот факт, что волна мысли, школа, культура вкусов значительно короче и извилистей, чем волна социального и социалистического движения; или что они, по меньшей мере, не совпадают. Настоящая философия, именно в силу того, что она философия, всегда найдет, в зависимости от конкретного случая, оправдание и своей неизменности, и революции, и реставрации. Гегель подходит ко всем.

Невозможность, помимо того, что это ошибочно, увязать огромное социалистическое движение с оп-

[167]

ределенным теоретическим направлением и, прежде всего, с марксистским, явно обнаруживается после анализа современного социализма. Он не только постепенно раскрепощается от зависимости от марксизма, но, разрастаясь в ширину и глубину, принимает различные оттенки в соответствии с национальной обстановкой. Даже самые слепые приверженцы абсолютного интернационализма пролетарского класса — что типично для цыган и гонимых, и свойственно начальной романтической фазе — вынуждены признать существенные различия между основными социалистическими движениями в мире. Различия, которые нельзя по-настоящему объяснить различным уровнем экономического развития в разных странах — как того хотел бы марксизм, — но только обратившись к сложному ряду причинных связей, синтез которых можно найти в облике отдельно взятого национального сообщества.

Из всех крупных социалистических движений только австро-германская социал-демократия до сих пор недвусмысленно признает себя приверженной марксизму, несмотря на честное изменение демокра­тического курса, вызванного революцией 1918-го года и на распространение ереси в молодежном движении.

Французская социалистическая традиция — романтическая, коммунистическая, анархическая — всегда оставалась чуждой марксистскому влиянию. Примирение всегда не удавалось даже самым великим, таким, как Жорес, которому только в ораторском порыве удалось преодолеть дуализм причин. Французские социалисты никогда не утрачивали культ индивидуальности, веру в свободную рабочую инициативу, приятие национальной реальности, признание нравственных факторов, уважение к мелкой сельской и кустарной собственности. Прудон, Сорель, Жорес, а не Лафарг и Гед, являются законными представителями французского социалистическо­го мышления.

[168]

Все более выделяется самобытность британского социализма, решительно антимарксистского, анти­идеологического, антисветского, равнодушного или почти равнодушного к борьбе тенденций и любящего, вследствие имперского мышления, столь типичного для англичан, конкретные проблемы. Лейбористская партия — гениальный федеративный синтез всех сил, борющихся за справедливость и работу — практикует классовую борьбу, но всегда отказывалась поднять ее до высшего тактического канона. Она ставит целью осуществление постепенной и медленной ре­формы всего государства, без трагических противопоставлений и преемственных решений. Нельзя понять британский социализм и фиаско, которое там потерпели все течения континентального типа — от Руссо до Ленина — тому, кто не добавит рассудок, помимо островного чувства, в цемент религиозности, скрепляющей всех британцев. Интерес, который все испытывают к проблемам духа, благоприятствует взаимопониманию и терпимости и четко определяет границы классового разделения и столкновения в мате­риальной сфере, смягчая его. В Палате общин происходит распад партий и образование из них новых, независимых от экономического критерия, и там почти нет нужды обсуждать религиозные вопросы...

Итальянские социалисты — я особенно имею в виду политических лидеров — в своем интернационалистическом рвении и рабском следовании марксистским канонам (марксизм не признает границ и знает только классы), напротив, слишком часто вторгались в область чисто итальянской среды и истории. (Пусть даже скудная итальянская социалистическая традиция — Пизакане, Кафьеро, Феррари, Мадзини — была почти совсем оставлена без внимания. Если бы не было профсоюзного и кооперативного движения, набирающего, особенно в деревнях, богатый самобытный опыт, пришлось бы почти целиком отказать итальянскому политическому социализму в каком-либо участии в итальянской жизни.)

[169]

Итальянский социализм должен в будущем больше заниматься специфическими национальными проб­лемами, разрушив абсурдную лжепатриотическую монополию так называемых национальных партий. В том, что различные европейские социалистические движения прогрессивно приобретают свои характерные, индивидуальные черты, не надо видеть симптом признания универсального идеала социализма. Напротив, в этом нужно видеть признак перехода от абстрактного к реальному, основополагающий и не­устранимый момент на пути подъема масс, которые не в состоянии одним рывком совершить переход от категоричного и узкоместнического мышления к полному, на основе пережитого опыта, пониманию мировой солидарности. Сообщество народов определяет народ как самостоятельное целое, со своими собственными путями развития; только органический синтез различных национальных сообществ приведет однажды к федерации наций. Все остальное утопия. Первоначальное отрицание предшественниками социализма национальных ценностей было естественной реакцией на крайне низкое и угнетенное положение масс. Их интернационализм прежде всего был полемическим, а не конструктивным. Рабочий класс, привыкший видеть в государстве орудие угнетения классов, неизбежно обратил свои проклятия и ненависть также и на отечество, которое, напротив, является символическим выражением бескорыстной общности истории и судьбы. Сегодня массы в наиболее развитых странах имеют полное равенство в политических правах и овладели мощнейшими средствами, позволившими пропитать государство собой, своими материальными и идеальными нуждами; сегодня затхлый интернационализм, который вновь и вновь отрицает понятие родины, стал бессмыслицей, ошибкой, одним из тех многочисленных свинцовых шаров, которые фетишист-марксист приковал к ноге социалистических партий. Война доказала, какой силой обладает национальный миф. Одни понукае-

[170]

мые народы были брошены против других понукаемых народов вести жестокую войну, длившуюся года­ми, при том, что в демократически организованных странах не было предпринято ни одной серьезной попытки к бунту. И очень часто национальные предрассудки обходятся дороже самого национального мифа. Достаточно футбольного матча или встречи боксеров, чтобы продемонстрировать, увы, насколько силен в массах, даже самых обделенных, лжепатриотический инстинкт. Они находятся в еще примитивной и опасной фазе патриотизма, которая делает их легкой добычей любой авантюры, рядящейся в дешевую мишуру поддельной национальной чести. Если социалисты, вместо того, чтобы бороться с этими примитивными, уродливыми и корыстными формами привязанности к стране, будут упорствовать в своем пренебрежении к самым высоким ценностям национальной жизни, они лишь облегчат действия других течений, которые на эксплуатации национального мифа сколачивают свое состояние.

[171]