Пытки врача и его жены.
Пытки врача и его жены
«6 марта в 4 часа утра у входной двери раздался звонок, несколько мужских голосов крикнули: «Здесь полиция, открыть». Моя жена ответила: «Пожалуйста приходите завтра утром, ночью я не открою». Последовал ряд сильных ударов в дверь, она была выбита, и в квартиру ворвалось 5 человек в форме штурмовиков без полицейских значков—с револьверами. На мой вопрос, что им угодно, последовали удары кулаками и резиновыми дубинками. «Молчать. Тебя не спрашивают». Они скомандовали «руки вверх», несколько человек схватили меня за шиворот и прижали к стенке. «Конец вам, евреям, большевистской шайке». Когда я хотел возразить, они снова избили меня.
Они обыскали квартиру, вскрыли ящики письменного стола, наполнили один чемодан книгами, рукописями и письмами и скомандовали: «Вон». Моя жена, которая не хотела оставить меня одного в руках громил, последовала за мною без требования с их стороны. Ударами ног они толкали меня вниз по лестнице. Когда моя жена энергично протестовала против такого обращения с больным, ее обругали и столкнули с сиденья автомобиля: «Нахальная свинья, веди себя спокойно, а то тоже получишь». Автомобиль остановился перед домом, у которого стояла толпа штурмовиков и дружинников защитного отряда. Едва мы вышли из автомобиля, нас погнали резиновыми дубинками и плетками на четвертый этаж. Так как вследствие болезни (грипп, слабость сердечной мышцы) я не мог итти быстро по лестнице, то меня били с особой яростью, пока я не добрался до верхнего этажа. Меня втолкнули в какой-то коридор, и я с женой должны были пройти через ряды штурмовиков, которые набросились на нас с ударами. Меня поместили в отдельную комнату. Я заявил, что несомненно здесь какое-то недоразумение, и просил дать мне возможность объясниться».
Арестованный, работавший 7 лет в берлинских больницах и в последнее время состоявший старшим врачом специального отделения городской больницы, в Нейкельне, после долгого допроса узнал, что ему предъявлено совершенно нелепое обвинение в том, что он является руководителем коммунистической пропаганды в Германии. На его уверения в невиновности отвечали только издевательствами и побоями. Он сообщает далее:
«Они набросились на меня, с животной яростью избивая резиновыми дубинками, кожаными плетками и стальными прутьями. Они старались бить меня по голове, вскакивали на столы и стулья и немилосердно били сверху. Кровь текла по лицу, мои крики о помощи быстро стихли. Несколько ударов металлическим стержнем, свист в левом ухе, я зашатался и упал без чувств».
Пострадавший рассказывает дальше, что скоро он оказался в состоянии, опасном для жизни, и ему вынуждены были подать медицинскую помощь. Хотя силы могли каждую минуту покинуть его, он все же сохранил силу духа, чтобы внимательно наблюдать за всем, что происходило кругом. Мы даем в выдержках некоторые важнейшие описания:
«В комнате сидели молодые люди с бледными лицами, у некоторых
[ 194 ]
головы были забинтованы. Они ожидали допроса. Часто входили штурмовики и требовали, чтобы все арестованные вскакивали с мест с приветствием «Да здравствует Гитлер!». Тех, кто медлил с исполнением этого приказания, заставляли ударом плетки вставать и снова садиться. Это повторялось 10—15 раз, причем темп все время ускорялся.
Приходили штурмовики и брали из ящиков письменного стола револьверы и другое оружие. Ящики были полны револьверов, и каждый выбирал по своему вкусу. Другие приходили за списками добровольцев, желающих отправиться в Австрию(!).
Какой-то человек, который за несколько дней до того оскорбил штурмовика, был вытащен из постели и арестован этой ночью; женщина, которая упрекала в беспринципности одного фашиста, перешедшего к наци из коммунистического лагеря, была арестована у себя на квартире, и ее приволокли сюда.
Внезапно раздались возгласы: «Арестованы Пик и Ульштейн и будут доставлены сюда». Штурмовики пришли в дикий экстаз. Они размахивали дубинками в воздухе. «Пусть только покажутся». Объявили, что пришел рабочий Шульце. Все штурмовики вышли из комнаты, в течение четверти часа слышно было, как они бушевали в коридоре. Затем в дверь втолкнули рабочего небольшого роста, приблизительно 30-летнего возраста. Правый глаз его распух; при допросе он признал, что был членом «красной помощи». Его обвинили в том, что он участвовал в убийстве штурмовика. Он это отрицал. Он заявил, что вследствие подозрения в этом преступлении его держали уже в предварительном заключении, но выпустили на свободу. Его начали избивать плетками и приказали на каждый поставленный вопрос отвечать «так точно». Его избивали до тех пор, пока он не стал говорить «так точно». «Ты убийца, сволочь?» — «Нет», отвечал рабочий. Нет? и его били еще сильней. Все лицо его было залито кровью. Он вытер его рукавом. «Ведь ты только что признал это». Ответ: «Это было вынуждено». Они били его опять. Его спрашивали, сколько он произвел на свет детей, со сколькими женщинами он жил, все ли его дети такие идиоты, как он сам.
Затем его отправили на кухню, где его коротко постригли. Когда он вернулся, его подвели к 80-летнему дряхлому старику, пастору из Лихтерфельде. Седой как лунь старик должен был протянуть ему руку и приветствовать словами: «Добрый день, товарищ». Старик протянул ему руку и сказал: «Я жму вашу руку, вы страдающий человек». Все смеялись. «Ах, так ты приветствуешь убийцу!» Старик возразил: «А если бы даже и так! — Он замученный человек, а вы — олицетворение насилия, которое недолговечно. Мои убеждения вы не можете искоренить резиновыми дубинками, вы националисты, а я интернационалист». Это мужественное поведение старика повергло в робость некоторых из мучителей. Когда кой-кто из них бросился чна него, другие их удержали».
Из дальнейшего сообщения пострадавшего видно далее, каким мучениям подверглась тем временем жена врача.
«После полуночи несколько рук втолкнули меня в комнату на допрос. Там я нашел свою жену, бледную как смерть. Она ти-
[ 195 ]
хонько на ухо сказала мне по-еврейски: «Я не могу больше выдержать, я выброшусь из окна, не могу больше. Они хотят объявить тебя шпионом чека и расстрелять». «Не делай глупостей, возьми себя в руки». То, что мы обменялись несколькими словами, вызвало яростные крики допрашивавшего штурмовика, который от усталости (опьянение) еле держался на ногах. Мою жену вывели. Мое состояние стало хуже, и я потребовал врача. Меня вывели в комнату начальника. По требованию жены ей разрешили поить меня с ложечки».
Несмотря на критическое положение истерзанного арестованного, штурмовой отряд не отказался от своей цели—вынудить у врача признание, которого они добивались. К нему подослали говорящего по-болгарски шпика, который должен был заставить его говорить. Шпик имел точное указание, как он должен был вести себя в казарме. Врач пишет об этом:
«Он вынул револьвер и сказал: «Три пули: одну в лоб, одну в рот и одну в живот; конец и на помойку». Я лежал молча без движения... Он поднял кулаки и ударил меня в Лицо: «Через несколько минут вам будет конец. Я повешу тебя здесь на косяке окна. Я так вешал в Киеве. Еще через несколько минут я выйду из комнаты, и уж будет поздно. Скажешь ты или нет, сволочь несчастная! Что делает чека, как действует ГПУ?» Я лежал без движения, изо всей силы он ударил меня ногой в живот, я потерял сознание».
[ 196 ]